Pairing: Ковач/Павлюченко
Rating: PG-13
Genre: angst с элементами romance, местами - POV Ковача, местами - флешбэк
Warning: RPS, OOC, AU
Disclaimer: Вы все виртуальные. Это я вас всех создал. Все на колени. На колени все. Я князь тьмы. (с)
Summary: Июль и серия спартаковских проигрышей. Июль и изученные до мелочей грани отношений. Июль и отражения себя в самом синем льде.
A/N: вы заебётесь это читать. А я уже всех заебал этим фиком, лололо
Зеркало.…Он был словно моим зеркалом. Безразличным слоем благородного серебра под маской стекла. Безразличным ко всему, но скрывающим это за улыбками. А на самом деле он улыбался самому себе.
А может, он был озером. Холодным озером в горах Швейцарии, холодным, но невероятно красивым. Нет-нет, секунду назад озеро было бурной рекой, с перекатами и порогами, говорливо спускающейся с высоких гор, но вот оно на мгновение застыло, чтобы полюбоваться на себя. И подняв глаза, утонуло в бесконечности синего неба.
Ему нравилось в Швейцарии, он мне говорил.
А я лишь отражение на поверхности воды. Изменённое лёгкой рябью – ветру тоже хочется коснуться идеала. Вода подмигивает бликами, улыбаясь солнцу, и слепит мне глаза.
Озеру плевать. Ему – плевать.
* * *
Я не знаю, когда я стал похож на него. В походке, движениях, привычках. В интонациях голоса, фразах, взглядах. В стилях одежды, вкусах и интересах. Я становился его копией. Копией – но с оттенками пародии. Оригинал был несравненно лучше.
Я не помню, когда я стал интересоваться его настроением и подавать вечно забытый мобильник. Когда стал незаметно поправлять его футболку и следить, крепко ли завязаны у этого рассеянного оболтуса шнурки. Когда по утрам стал приносить ему его любимый капуччино и спрашивать, что ему снилось. Спрашивать обо всём. И по-настоящему нуждаться в ответах.
Я не помню, когда именно я разгадал его. Скрывающееся за улыбками равнодушие, а за заботливым участием – единственная великая любовь, любовь к себе. Я незаметно для себя понял это, но моё отношение к нему не изменилось. Казалось, открывшаяся мне правда полностью вписывалась в моё представление о нём. Три года спокойного общения и редких знаков внимания с моей стороны. Я не настаивал, но и не давал ему забыть о себе.
А он и не сопротивлялся. И не думаю, что это ему льстило. Я был ему просто-напросто безразличен.
* * *
Ковач стоял перед дверью и задумчиво раскачивался на каблуках чёрных осенних туфель. Последние несколько минут он рассматривал обивку на двери, следя взглядом за рисунком нитей, и грел ладони в карманах пальто.
Он стоял уже довольно долго, просто стоял и размышлял, словно забыв, что дверь откроют, если позвонить. Может, он просто не хотел, чтобы дверь открывали?
В голове неспешно проплывали события вчерашнего вечера.
Звонок раздался в половину первого.
- Привет. Не разбудил?
Ковач моргнул. Сон ещё не ушёл из головы, а заданный исключительно для проформы вопрос почему-то жутко разозлил. После нескольких секунд молчания Радослав вздрогнул и догадался ответить.
- Привет. Нет, - бесцветно произнёс он, прикрыв глаза. Темнота наваливалась, смешиваясь со злостью и безнадёгой.
Павлюченко усмехнулся.
- Приехать завтра сможешь? Часа в четыре?
Он даже не спрашивал, а утверждал.
- Смогу, - через силу – нейтрально.
- Вот и славно, - Павлюченко был как всегда беззаботен.
Радослав вдруг испуганно сжал трубку. Ужас накатил мгновенно. Страх, холод, и темнота, темнота давила на грудную клетку. Состояние, граничившее с истерией. Ковач резко сел на постели и нервно выдохнул в трубку, будто боясь, что не успеет спросить.
- Ром!..
Но с другой стороны провода ему уже вторили частые гудки предательской телефонной сети.
Плетикоса обхватил замершего Радослава за талию и с силой вернул на подушку. Похоже, он даже не просыпался.
Радо невесело усмехнулся и нажал на кнопку звонка.
Где-то в глубине квартиры откликнулась мелодичная трель, и послышались быстрые шаги. Дверь распахнулась.
От открывшегося вида у всегда сдержанного Ковача от удивления брови полезли на лоб: спартаковский шарф на мокрой шее форварда и больше ничего. Интересно, он совсем никогда не расстаётся с символикой клуба или это такое оригинальное приветствие?
Павлюченко весело расхохотался и, развернувшись, побрёл куда-то прочь по длинному коридору. Радослав покачал головой и закрыл за собой дверь. Скинув ботинки и повесив пальто в шкаф, он направился вслед за Павлюченко. Ступни утопали в длинном мягком ворсе полосатого ковра. Полоски были повсюду.
«Отвратительно», сморщился Ковач. У Ларисы Павлюченко явно отсутствовал даже намёк на чувство стиля.
Роман был в кухне. Или кухне-гостинной. Ярко-красный диван убийственно сочетался с металликом убранства кухни и всё теми же полосками. На стене голосом Хиддинка в новостях разговаривала плазменная панель.
Павлюченко сидел на высокой табуретке и болтал ногами. Он хмурился и поджимал губы, изо всех сил пытаясь не смеяться.
Ковач сидел напротив Романа. Мыслей в голове не было никаких. Как и всегда в присутствии Павлюченко: вязкий туман сюрра. Ковач не любил сюрреализм, предпочитая классику. Но классика здесь ничем помочь не могла.
«Хотя...», - Ковач окинул взглядом тонкие черты лица и узкие плечи одноклубника.
Классика бессмертна.
…Капельки воды срывались с мокрых прядей золотистых волос, стекали по его гладкой коже, повторяя все изгибы тела, и докатившись до выпирающих острых тазовых косточек, впитывались в белое махровое полотенце, весьма хило державшееся на щуплых спартаковских бёдрах.
Радо глубоко вздохнул и втайне порадовался, что Павлюченко всё же соизволил замотаться в полотенце. Хотя и сейчас не многое изменилось…
Охх. Ковач любил Ромино тело.
- Ты.. хотел чего-то? – смотреть не в глаза, но немножко мимо. Иначе можно сгореть.
- Да-а-а, - Павлюченко отчаянно зевнул, - я хочу чтобы ты сказал Черчесу, что меня пару-тройку дней не будет.
Радослав промолчал, не собираясь ничего уточнять: на столешнице были разбросаны шприцы, грязные ложки и зажигалки. Всё это было кривовато прикрыто небрежно брошенной газетой.
«Московский Спартак проигрывает очередной матч».
Что уж тут ещё скажешь.
- Рома, ты должен играть.
- Я?! Я должен играть? – тут он уже не выдержал и расхохотался. Неистово, сумасшедшее, задыхаясь и колотя кулаком по столу. – А почему вы все не играете?! Почему всё через жопу, у всех через жопу, а как играть – так Рома! – Веселье обернулось злостью. Как быстро. Как всегда.
Он вскочил. Полотенце опасно сползло на пару сантиметров ниже. Опасно. Да.
- Команда гнилая насквозь! Все гнилые! Тренер – мудак, а как что – так Рома! Играй, Рома! Забивай, Рома! Рома, а хуле ты не забиваешь? В жопу Рому!
Радо тоже встал. Теперь он бы зажат между столом и Павлюченко.
- Ты никогда не умел злится, - с кисловатым чешским акцентом шептать в шею спокойно, примиряюще. Руками ловить запястья и вдыхать мягкий запах волос вперемешку с шампунем. Солнце и страстоцвет.
- А ты вообще никогда не злишься, – расширенными зрачками – обиженно. Носом уколоть в щёку. Попытаться высвободить руки. Укусить за ухо – последний привет стремительно уходящей злости.
- В отличие от тебя.
И сорваться, и целовать эти тонкие холодные губы, а руками играть на тонкой скрипке гибкого тела, и слышать улыбки в шею. Любить.
Ковач ухватился за павлюченковский шарф, притянул форварда к себе, ближе, крепче. Рома обнял Радо за шею и провёл острым языком по ободку его уха, и Ковач нервно вздохнул: от нежности и желания пересохло в голе. А Павлюченко лишь фыркнул и снова поймал губы Ковача.
В голове Радо гудело, словно от вина. Как же долго он этого ждал…
Ковач пробежал пальцами вдоль позвоночника Ромы, вновь удивляясь его острым позвонкам и необыкновенной чувствительности. Вспомнив, какая у Ромы осанка – ни у кого такой нет – он снова расплылся в улыбке. Павлюченко куснул его за нижнюю губу и хихикнул.
Обхватив Романа за талию, Ковач посадил его на барную стойку и, осторожно коснувшись пальцами Роминого подбородка, повернул его лицо к себе. Глаза Павлюченко были мутными, расширенными зрачками – пьяными. Павлюченко обнял его ногами и развратно провёл языком по губам. Едва уловимое, но, безусловно, точно рассчитанное движение. Павлюченко всё продолжал соблазнять его, словно не зная, что выиграл эту битву ещё три года назад.
Это была глупая, наивная любовь с первого взгляда.
С полувзгляда, полуулыбки, полудвижения. У Павлюченко, кажется, всё было с этим глупым «полу-». Наверное, делай он всё в полную силу, мир бы взорвался. Ковач бы подумал, что Роман просто беспокоится о других, если бы знал, что он вообще может о ком-то беспокоиться.
Он вынырнул тогда из-за какого-то поворота:
- Привет, - сонно и довольно. Это как встречать рассвет.
- Hi.
- Ты новенький, да? Тот самый, о котором нам прожжужали все уши за последнюю неделю?
…Радослав тогда не знал русского, а Павлюченко и до сих пор не говорит на английском.
Ковач просто кивнул, напряжённо следя за каждым движением этого странного молодого человека. Они шагали по коридору.
- Ох, сколько нам про тебя рассказывали, но знаешь, и мы сами с усами, хотя многие с приветом, а ещё больше – никогда не улыбаются, но это всё ничего, а у тебя классная причёска, - он кивнул, на мгновение умолкнув.
- I don’t speak Russian, - осторожно уточнил Ковач. Блондин лишь отмахнулся.
- Это ничего, я вот например на английском не разговариваю. Надеюсь, тебе здесь понравится, а тренер – там, - он указал рукой на дверь дальше по коридору и улыбнулся.
Ковач лишь снова кивнул, словно в какой-то прострации отмечая ямочки в уголках его губ.
- Ладно, встретимся на поле! – он махнул рукой и внезапно скрылся за очередным поворотом.
Радославу пришлось тряхнуть головой, чтобы прогнать наваждение.
На поле в эту тренировку он испытал очередной шок. Скорости у игроков были стремительные, стиль игры – поразительно отличающийся от стиля его родной пражской Спарты. Было сложно, но тренер обещал ему помочь.
А ещё удивление – смех колокольчиком, то тут, то там. Под скупым русским солнцем он казался…щекоткой? Пробегался по напряжённым нервам.
- Да расслабься ты!.. – рукой по талии, как в какой-то игре: щелчок по носу. Радослав вздрогнул, а он только снова расхохотался.
Тонкий, быстрый, озорной, как мальчишка – бесконечно юный. Ковач дал бы ему лет семнадцать, если бы не его игра – отточенное мастерство, приходящее только с опытом.
Язык тела, подвластный одному ему: не уходящий в пошлость, но поддерживающий, поддразнивающий. Язык прикосновений.
Наверное, ему никогда не было ведомо чувство смущения.
Ковач тяжело дышал, возбуждение сводило его с ума. Положив руку на острую коленку Павлюченко, он закусил губу, и, едва дыша, скользнул пальцами по гладкой коже.
Рома был весь в мелких крапинках родинок. Родинки и веснушки, Ковач знал наизусть все узоры, и с закрытыми глазами повторял пальцами танец солнца. Павлюченко был нежный, до невозможности, до экстаза, до слёз, до прокушенных губ, Ромы всегда было мало, он слово дразнил, давая попробовать, но не отдаваясь всерьёз.
Без него была страшная ломка, а с ним выгорали дотла все чувства.
Радо был безнадёжно влюблён, но со спокойной грустью признавал невозможность своего счастья. И лишь иногда срывался. Как сейчас.
Движения всё убыстрялись, воздух наполнялся потом, страстью и тяжелым дыханием. В глазах темнело. А Павлюченко глухо стонал, до боли закусив губу, и раскачивался, будто в трансе, из всех сил вцепившись в столешницу. Побелевшие костяшки пальцев…
Рома кончил в руку Радо, на миг торжествующе вскрикнув, но тут же расслабившись. Повис на плече Радослава: это как рвётся натянутая до предела струна в скрипке.
Спустя пару минут тишины Ковач аккуратно повернул к себе лицо Ромы. Тот был ужасно бледный, а на обветренных губах – капельки крови. Радослав хотел было дотронутся до его губ, но Павлюченко внезапно перехватил его руку. Удивительно, но пальцы его даже сейчас были холоднее льда.
- А теперь ты уйдёшь.
Негромко и уверенно, как констатация факта.
- Я…
- Нет. Просто уходи. Сейчас же.
Радослав горько усмехнулся. С глухой тоской он рассматривал жёсткую серость Роминых глаз, ничего не прося, просто сожалея. За что?
Павлюченко отвернулся. Ты мне не нужен.
Ты не прав. Мгновением пронеслись прошедшие года. Не прав, и ты это знаешь.
Уходи! Павлюченко зло посмотрел в глаза Радо.
- Ты помнишь, что передать Черчесову.
Ковач кивнул и пошёл к двери. На ходу застёгивая рубашку, завязывая шарф, вновь взъерошивая рукой волосы: жест отчаяния, будто бы ничего и не произошло. Радо быстро натянул ботинки и схватил с вешалки пальто. На мгновение остановившись у двери, он тихо произнёс в пустоту: «До встречи», то ли прощаясь, то ли извиняясь.
Щёлкнул замок, и Павлюченко, закрыв глаза, сполз на холодный кафель пола. Плечи в веснушках содрогались в беззвучной истерике.
Ковач сбежал по лестнице: ждать лифта не было сил, и, выйдя на стоянку перед домом, огляделся, выискивая что-то. Минуту спустя он уже сидел в тёплом джипе рядом со Стипе.
- Мне кажется, у него кто-то есть.
- Это же Павлюченко. У него всегда кто-то есть, - примиряющее произнёс Плетикоса, поворачивая ключ зажигания. Радослав закрыл лицо руками. Нужно было как-то успокоится. Нужно. Было.
Стипе посмотрел на него и улыбнулся уголком губ. Радо был похож на нахохлившегося воробья: потерянный, взъерошенный, от него веяло зимней стужей. Пропуская машину, выезжавшую со стоянки, Плетикоса быстро поцеловал Ковача в щёку.
Тот вздохнул и расслабился.
- Mi ćemo sigurno pobijediti sljedeću utakmicu*, - чуть весело сказал Плетикоса.
- Sigurno**.
Хорватский было учить гораздо проще, чем русский.
…Он был словно моим зеркалом. Полным моим отражением, или я его? Словно взяли каждую частичку и изменили ей знак.
Противоположность.
Можно сказать, что я любил его именно за это, за его безумие, разменянное на моё спокойствие, за неприятие каких-либо рамок и устоев, для него скука – самое страшное слово в жизни. На фейерверк интересно смотреть: он красив. А каково самому фейерверку? Не знаю.
Он был нежный, но стыдился этого, не понимая, что это и есть – он сам. Скрывал это за жёсткостью, жёсткость давалась ему с ужасной болью, но быть жестоким казалось ему единственно правильным. Я уже говорил, что знал его, как никто другой?
Можно сказать так. А можно сказать, что его было невозможно не любить, и, наверное, с последним я соглашусь. Это больно, но сладко, как же сладко!
Я не знаю, был ли он счастлив. Но знаю, что он был абсолютно свободен – единственный среди всех нас.
__________________
*Мы обязательно выиграем следующий матч (хорват.)
** Конечно
@темы: писательство, Спартак, Павлюченко, футбол, slash, Ковач
от ангста у тебя поднимается настроение? я рад за тебя)))
спасибо, зайчег.))
Рома тут очень
Спасибо, Чеш))
Только вот...
Я столько тут распинался про Ковача, а ты его не знаешь!..
читать дальше
Читала фик на лекции по геологии и с каждым прочитанным словом мои глаза становились все больше и больше.
Офигительно, Рома, Рома, эх, Ромашка. Он у тебя классный получился.
Ковача жаль, бедняго((((
Ну и Стипе, конечно, чеееееееееееерт. На его даже минимальное участиве в фиках я реагирую как бык на красную тряпку. Спасибо тебе огромное,
Спрашивать обо всём. И по-настоящему нуждаться в ответах. шикарная фраза. Часто люди спрашивают о чем-то, но на самом деле им все равно. Это так сказать каррент насущный, меня очень зацепило.
Спасииииииибоочке тебе.
Я тебя обожаю, я говорил?
Спасибо тебе огромное)) А Ковача утешит спокойный и уверенный Стипе, и всё будет хорошо.))
Часто люди спрашивают о чем-то, но на самом деле им все равно.
Ну, у Радо же там была любоввв.))
да, действительно лапочка))
безудержно сентиментален
ты пользуешьсо всеобщей тоской по Ромке, причем красиво, фантастически и и виртуозно.
Живой он.
И совершенно неожиданно, но приятно, Стипе. И Ковач в отзеркалье.
Это больно, но сладко, как же сладко!
ты сам все сказал
.король, это просто...потрясающе...
по частям?
это намёк на малафеев/ковач? о_О
Solliden
объяснил бы мне кто, что тут такого в стипе, а то я сам не догоняю, вот дурачок))
спасибо тебе, любимый.)
elleven
ааа, не понимаю я, не понимаю, что тут такого неожиданного хDDDD
но спасибо большое, очень приятно)
ну для меня почему-то было неожиданно))) я ж фтанке на пмж))
ну Стипе..это Стипе) просто он охуителен в своем спокойствии и надежности.
А прода будет когда?
Ох, какие важные слова. Спасибо. Врядтли кто-то до этого замечал то самое, чем я тихо-тихо горжусь.)) Ну, я про стиль.))
Не, проды не будет - здесь вроде уже всё сказано. Просто отдельный Стипе/Ковач. Но по цепочке, собственно, как продолжение.)
Осилила с третьей попытке! Ох. Но это не камни в твой огород, просто это не легкий фичок, а добротный такой слэш! Пока разберешься что да как, пока обмозгуешь... В общем, мне понравилось! Пейринг правда чужд.
- Мне кажется, у него кто-то есть.
Конечно, есть*))) Существует только одна любовь и печаль Павлюченко - это Дмитрий Торбинский! лично для меня*))) Очень очень нравится этот пейринг!
А сейчас, что Ковач, что Торбинский - он улетел и обещал вернуться только в сборную*)))
Спасибо, за фик! Очень хорошо.
Мне всегда хотелось писать как в книгах - чтобы было трудно. Над чем хочется долго думать! Вот как ты. У тебя хорошо получается!
Существует только одна любовь и печаль Павлюченко - это Дмитрий Торбинский
Я хотел показать, что у Ромы в принципе не может быть единственной любви и печали.) А костями с Торбой они в прошлом гремели хDD
Спасибо огромное за отзыв. "как в книжках" - я мечтал об этом сравнении когда-то, атряляляля))
*да-да, я ещё такой ребёнок.))*
Ты же знаешь, что я осторожно отношусь к мебели. Но. Здесь мне его жаль. Не Радо, который умница. Не Стипе, который очень взрослый.
И текст привел меня в состояние оцепенения. Вроде ничего особенного, но красиво. Классика.
Очень похоже на музыкальное произведение. Вроде Баха. Среди явного агнста аромат чувственности и умиротворения. И это вот крещендо, постепенное нарастание эмоций. Изящно.
*блятьпиздецкаклюбит*
ты поняяяяяял! олень, ты всё понял!!!
Здесь мне его жаль
дааааа. Такой блестящий и охуенный, но ширяется с горя, ему одиноко и ни с кем он быть ниможет. И такого семейного, как у стипе с радо, у него никогда не будет (я даже в свой отп - шаворомок не верю в таком ключе). Это знаешь, как люди, в которых все влюблены, но никто не любит.
И вообще какой красивый отзыв, спасибо тебе огромное. Мне очень приятно, что такими красивыми словами можно говорить про то, что я пишу)
ну, я постарался понять) у меня вообще с этим тяжеловато)
Дада, я пафосен^^